Педро Антонио де АЛАРКОН (Pedro Antonio de Alarcon, 1833—1891)

Педро Антонио де Аларкон-и-Ариса родился 10 марта 1833 года в небольшом городке Гуадисе (провинция Андалузия). Происходил он из старинной дворянской, но безнадежно обедневшей семьи. Образование получил самое беспорядочное: обрывки школьной учености и домашнее чтение без системы и разбору. Из иностранных языков один французский, что, по тогдашним временам, почиталось почти неприличным. Родители сперва предполагали пустить сына по правоведческой стезе, но, приняв в соображение бедственное положение семьи, передумали. На домашнем совете перерешили в пользу карьеры более основательной: церковной. Но и этот путь оказался отвергнутым. На сей раз заупрямился сам Педро Аларкон. Сутана, доходный приход и даже в перспективе кардинальская шапочка никак не прельщали его. Верх одержала природная склонность к сочинительству.

В литературу Аларкон ворвался с наскоку, без всякой филологической или гуманитарной подготовки. Он, правда, поглощал в огромных количествах случайные книги, найденные в различных монастырских библиотеках. Но подобно тому, как чтение его было сумбурным, так же сумбурно начал он и писать. Каких только влияний тут не было! Кому только не пытался он подражать! На юношеские литературные опыты Аларкона особенно сильное воздействие оказала все же французская проза. Причем внешние и не самые сильные ее стороны: парадоксальность во что бы то ни стало, неумеренная «болтовня» с читателем, постоянные отвлечения в сторону. А если прибавить сюда собственное стремление к не по возрасту многозначительной афористичности, стремление «поостриться», пустить пыль в глаза, пококетничать мнимой многоопытностыо, привлечь внимание любой ценой, то станет понятным, что все это вместе взятое сковывало оригинальность Аларкона. С годами упорная работа и прилежное изучение особенно почитаемых им авторов – В. Скотта, Дюма-отца, В. Гюго, Бальзака, Жорж Занд и Альфонса Карра – позволили писателю уйти от подражательности и выработать свой собственный стиль. Окончательно освобождается Аларкон от чужого литературного реквизита только в шестидесятые годы.

Вырвавшись из отчего дома, где проводил он время в унылом кругу чиновников и местного духовенства, Аларкон с головой окунается в деятельную общественную жизнь. С присущим молодости задором он мечтает о бурях и преобразованиях.

Да и не только мечтает: он принимает деятельное участие в политической борьбе, в выступлениях против абсолютистской монархии.

Свою литературную жизнь Аларкон начал с основания в городе Кадисе газеты «Эхо Запада» и с резких полемических статей, которые он публиковал в мадридской газете «Бич». Статьи в «Биче» принесли Аларкону шумную известность. Особенно статьи, в которых он поддерживал выступление мадридского гарнизона против феодальной реакции. Аларкон безоговорочно становится на сторону восставших. Самодержавие и клерикальная партия подвергаются систематическому обстрелу со стороны Аларкона и его единомышленников по газете. Нападки на церковь вызвали такой скандал, что дело кончилось дуэлью между Аларконом и поэтом благонамеренного направления Эриберто Гарсиа де Кеведо, венесуэльцем, натурализовавшимся в Испании. Дуэль кончилась бескровно, но шуму наделала много.

На позициях политического радикализма Аларкоп оставался не очень долго. В середине пятидесятых годов в настроениях и симпатиях Аларкона наступает перемена.

Теперь его больше привлекает путь постепенных конституционных перемен. Разочарование в прежних радикальных умонастроениях объясняется отчасти неверием в «верхушечные» «генеральские» выступления в Испании, отчасти скепсисом по отношению к общеевропейской ситуации, сложившейся после революции 48-го года. Со всем тем необходимо отметить, что поправение Аларкона не повлекло за собой отказа писателя от сочувствия к человеку из народа, от воспевания национально-освободительной борьбы.

В эти годы Педро Антонио де Аларкон на некоторое время отходит от прямого участия в политической жизни и всецело отдается творчеству. Он пишет рассказы, стихи, сочиняет драму для театра. Выпускает первый свой роман «Конец Нормы» (по его собственному признанию, «роман беспомощный, изобилующий пустыми местами, без философии и знания жизни»). Из написанного в те годы наибольший интерес представляют рассказы, среди которых особенную и вполне заслуженную, известность приобрел «Угольщик-алькальд» (1859), прославляющий самоотверженность и героизм испанцев, сражавшихся с наполеоновскими полчищами.

В 1859 году Аларкон отправляется добровольцем в Африку, где в составе испанской экспедиционной армии принимает участие в кампании в Марокко. Там он пишет «Дневник очевидца африканской войны», в котором описываются не только эпизоды военных действий, но дается множество бытовых подробностей. С подлинной сердечностью и участием говорит Аларкон о местном населении. «Дневник» имел серьезный европейский литературный успех. Вернувшись домой, писатель предпринимает путешествие в Италию, которое он описал в книге «Из Мадрида Неаполь» (1861) – красочном путевом дневнике с множеством подробностей, услышанных историй, зарисовок и размышлений. К тому же роду принадлежат еще три сочинения Аларкона: «Альпухарра» (1873) – поэтичная книга, в которой органически сплетаются прошлое и настоящее, впечатления от поездки с историческими реминисценциями, связанными с восстанием мавров в XVI веке; «Путешествие по Испании» и «Былое». В испанской литературе XIX века эти книги Аларкона занимают особое место. До тех пор на кастильском языке не было ничего подобного. Благодаря своему живописному таланту автор сумел возвести дневники и путевые заметки в ранг полнокровного литературного жанра. После Аларкона жанр этот стал весьма популярным в Испании.

В десятилетие с середины шестидесятых годов и до середины семидесятых годов Аларкон возвращается к активной политической деятельности в качестве депутата кортесов, примыкая к весьма умеренному «Либеральному союзу», что, впрочем, не избавило его от ряда серьезных неприятностей.

Так, в 1866 году ему даже пришлось бежать из Испании, опасаясь наказания за протест против правительства Нарваэса. Но так или иначе, парламентская деятельность Аларкона не стяжала ему лавров. Литературная слава оказалась прочнее и добротнее. С выходом книг «Треугольная шляпа» (1874), «Скандал» (1875), «Младенец с шаром» (1880) писательская репутация Аларкона упрочилась окончательно. Почти все его книги вскоре после издания на родине были переведены в других европейских странах. Имя его приобрело общеевропейскую известность. В самые последние годы жизни в творчество Аларкона наступил заметный спад. Роман «Расточительница» (1883) успеха не имел. Литературная критика, прежде превозносившая любое произведение признанного маэстро и академика, стыдливо замолчала эту книгу. Разобиженный автор реагировал нервно: он бросил писать, посвятив досуг собиранию написанного ранее в сборники. Так появились «Любовные рассказы», «Национальные историйки», «Невероятные рассказы». Завершающей работой Аларкона стала «История моих книг» (1883) – нечто вроде «охранной грамоты» своим сочинениям, литературной самозащиты и автотолкования.

Умер Аларкон в 1891 году.

Не все в творчестве Аларкона равноценно. Некоторые его вещи были забыты еще при жизни. Некоторые – вскоре после смерти. Так, даже в Испании, сегодня мало кто знает Аларкона-поэта или Аларкона-драматурга. Но проза его и по сей день остается одним из высших достижений испанской литературы XIX века. Лучшим же прозаическим произведением Аларкона является его всемирно известная «Треугольная шляпа».

Треугольная шляпа (1874)

«Не много найдется испанцев, – говорит автор в своем обращении к читателю, – даже среди людей неграмотных и необразованных, которые не знали бы народной побасенки, послужившей основой предлагаемой читателю повести». Побасенкой послужил популярный в Испании народный романс о мельнике из Аркоса. Содержание его вкратце таково: в начале XIX века неподалеку от города Гуадиса находилась мельница, на которую постоянно стекались именитые граждане города, привлеченные красотой и обаянием жены мельника. Хаживал туда и местный коррехидор, в конце концов влюбившийся в прекрасную мельничиху. Желая добиться взаимности, коррехидор приказывает своим сподручным задержать мельника, а сам является в полночь к мельничихе. Мельнику удается удрать от задержавших его людей. Он возвращается домой, обнаруживает развешанное перед камином платье коррехидора, понимает, что случилось непоправимое, и решает отомстить. С этой целью он переодевается в костюм обидчика, отправляется в город, проникает в дом коррехидора и дальше – в спальню его супруги, отплачивая коррехидору той же монетой.

Фабула, почерпнутая Аларконом из этого или аналогичного романса (начиная с XVIII века версий было множество), имеет, впрочем, весьма почтенную и небезынтересную историю в западноевропейской литературе. В Италии она получила разработку у Боккаччо в восьмой новелле восьмого дня «Декамерона», вслед за Боккаччо развил ее в тридцать шестой новелле своего сборника Мазуччо (1476). На французской почве фабула эта легла в основу изящной, хотя и рискованной в своих подробностях третьей новеллы известного сборника «Сто новых новелл» (XV век). Боккаччо и Мазуччо не выходят за рамки житейского назидательного анекдота без какой-либо нравственной или социальной оценки. У обоих писателей обидчик и отомщающий обиженный – ближайшие друзья, люди одной среды. Смирившись с произошедшим, они не только остаются друзьями, но даже «обобществляют» жен.

Несколько иначе осмысляется фабула под пером французского автора. Обидчик – дворянин. Отплативший за обиду – простой человек (кстати, мельник). Симпатия автора скорее на стороне последнего. Анекдот заостряется.

Можно было бы перечислить и еще ряд известных произведений, восходящих к той же фабуле. Дело, однако, не в перечислении. Поучительно то, как простейший сюжет с течением времени, кочуя по разным историческим и литературным контекстам, наполняется все новым содержанием. Легкий бытовой анекдот, послуживший в XIV веке Боккаччо для веселого, слегка назидательного рассказа, у француза XV века обретает социальное острие, а в XVIII веке на испанской почве в истолковании безымянного сочинителя романсов получает уже откровенную антифеодальную окраску.

Аларкон, нашедший нужную ему фабулу в романсе «...сюжет золотой! Я в долгу перед музой народа, перед слепцами-сочинителями романсов», – построил на ней сатирическую повесть, разоблачающую весь уклад жизни, порожденный «старым порядком». А ведь фабула ocталась в полной неприкосновенности! Единственное отклонение, которое позволил себе автор, – снять факт «физического» оскорбления и отмщения. С полной правотой автор полагал, что подобное разрешение конфликта приглушит моральную красоту основных героев – Фраскиты и Лукаса. Мало того, полный крах антипода Лукаса – коррехидора дона Эухенио де Суньига станет еще очевиднее, если он потерпит фиаско и в своем, казалось бы, чисто житейском намерении овладеть приглянувшейся ему женщиной. Конечно, нельзя не заметить, что подобное изменение в исходной фабуле оправдано и прямой художественной задачей. Аларкон построил свою повесть в стиле лубочных жанровых картинок, отказавшись от поэтики «жестокого романса». Любая чрезмерность в действии была бы тут вопиющим нарушением художественного правдоподобия. Следует учесть и еще одно чрезвычайно важное для замысла автора обстоятельство: в пределах небольшой по объему повести с резко выраженной сатирической подоплекой Аларкон стремился раскрыть застой, губительную омертвелость всех основ старого порядка, который глубоко пустил корни в одряхлевшем испанском феодальном обществе. Эти корни не так-то легко вырвать. Они душат молодую поросль, мешают жить и развиваться здоровым, народным основам испанского общества, которым принадлежит историческое будущее. Аларкон видел и ощущал это здоровое, страдал за него, желал для него всего лучшего, но, видя, как трудно ему приходится, допускал даже известные компромиссы. Читатель без труда заметит, что мельник Лукас, пользующийся безоговорочной симпатией автора, нет-нет да и похитрит с сильными мира сего, понимая, что без этого не проживешь, надо с ними ладить, а порой даже и заигрывать. Но коль скоро дело касается главного в жизни – принципов чести и свободы, – Лукас тверд как кремень. Именно Лукасы – по мысли Аларко-на – отстояли свободу Испании в борьбе с гигантской наполеоновской армией. Именно Лукасам еще не раз в истории привелось и приведется сражаться за свою землю, за свою честь. Вместе с тем читатель, несомненно, заметит и другое: Аларкон, ратуя своей сатирой за перемены, ратуя за очищение своей земли от цепкой паутины корней старого режима, не очень верит в силу молодой поросли. Отсюда меланхолические замечания о «юнцах-конституционалистах», о «бедных символах власти», которые эти «юнцы» свергали, а теперь взывают к ним.

Словом, Аларкон, писавший повесть в период душевного кризиса и переоценки своих радикалистских устремлений, потерял исторический оптимизм. Однако ненависть к старому режиму и понимание его исторической обреченности в повести не только сказались, но и составляют главное идеологическое ее содержание.

В этой связи любопытна авторская оценка того исторического фона, на котором развивается фабула. Хронологически время действия повести обозначено предельно точно: 1805 год, то есть время апогея наполеоновского могущества, разгрома Третьей коалиции (Австрия, Англия, Россия), когда Наполеон стал властелином почти всей Западной Европы, когда он перекроил ее и дал новое устройство. Аларкон отлично понимает, что это «новое устройство» имеет уже мало общего с идеалами героического периода французской буржуазной революции. Но все же он признает прогрессивность наполеоновских перемен в той части, в какой они сохранили некоторые буржуазно-революционные завоевания. Прежде всего Аларкона привлекает разрушительная сила наполеоновских преобразований, потрясшая основы старого феодального порядка. Это двойственное отношение к Наполеону выражено автором достаточно четко. Говоря с иронией о «революционности» перемен, внесенных в жизнь «одряхлевшей» монархической Европы «солдатом революции... только что увенчавшим себя короной Карла Великого», Аларкон тем не менее с куда более едкой иронией и горечью говорит о своей родине, оплоте самого дряхлого, тупого и реакционного, что оставалось от расшатанного феодализма: «...и только в Испании во всех областях частной и общественной жизни еще господствовал старый режим: Пиренейские горы как бы превратились в некую китайскую стену, которая отделяла Испанию от всех новшеств и перемен».

На этом-то историческом фоне и происходит действие повести. Создается впечатление, что время заснуло и в этой спячке растянулось еще на несколько десятилетий. А ведь за эти десятилетия, захватившие несколько поколений, рухнула феодальная Европа, почти повсеместно исчез старый порядок, а Испания, отгороженная «китайской стеной», продолжала еще спать или только-только просыпалась. Вот почему «модные в ту пору круглые шляпы так и не могли заставить ее забыть о шляпе треугольной». Призрак абсолютизма, символизированный Аларконом в треугольной шляпе, нагонял страх на буржуазные шляпы еще и под конец жизни Аларкона. Не потому ли, по примеру драматургов-классиков, ограничив время действия едва ли не одним днем, Аларкон придал ему такую историческую протяженность? В стеснительные рамки короткого повествования он сумел вставить многофигурное, целостное изображение нехотя уходящей некогда грозной эпохи. Изобразил он ее в стиле жанровой картинки.

Именно это «следует из истории про коррехидора и мельничиху».

Н. Томашевский, 1969

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я