Всеволод Сергеевич СОЛОВЬЁВ (1849, Москва — 1903)

Всеволод Соловьёв считался одним из наиболее популярных русских писателей в конце XIX века. Затем звезда его популярности стала закатываться и лишь немногие почитатели проводили его в 1903 г. в последний путь на Новодевичье кладбище, где четверостишие, выбитое на его надгробии, передало будущим поколениям смысл жизни этого человека, его общественное звучание.

Еще угас один художник,
Еще умолк один боян,
Осиротел его треножник,
Российских бардов реже стан.

Как-то в беседе с одним из своих друзей Всеволод Соловьёв сказал, что видит главную цель своей жизни в том, чтобы «познакомить по возможности самый широкий круг читателей с различными интересными эпохами русской жизни». Сказано, по-моему, верно, хотя и слишком скромно. Литературное, культурное, общественное значение Всеволода Соловьёва значительно шире, хотя на протяжении жизни писателя, да и после его смерти, оно испытывало порой неожиданные превращения.

Восхождение Всеволода Соловьёва к всероссийской славе началось в 1876 г., когда молодой юрист и литератор выпустил в свет свой первый исторический роман «Княжна Острожская», посвященный событиям, происходившим в Литве XVI века.

В те дни автору исполнилось двадцать семь лет.

Всеволод Сергеевич Соловьёв родился в Москве 1 января 1849 г. и был старшим ребенком в семье замечательного русского историка Сергея Михайловича Соловьёва, чью многотомную «Историю России с древнейших времен», другие сочинения до сих пор с увлечением читают любители истории, внимательно изучают исследователи. Мать будущего писателя, урожденная Романова, происходила из старинной и даровитой малороссийской семьи, в роду которой ярко сияло имя известного украинского философа, писателя, просветителя Григория Сковороды.

В семье Соловьёвых было трое детей. На четыре года моложе Всеволода был Владимир, ставший позднее знаменитым философом, поэтом, публицистом, основоположником русской религиозной философии, чьи сочинения получили широкую известность в России и Европе конца XIX – начала XX века. Сестра Поликсена с годами выросла в одаренную поэтессу, которая немало печаталась в тогдашних журналах под псевдонимом «Allegro».

Это была высокоинтеллектуальная русская семья. И не только благодаря замечательным личностным свойствам отца, матери, подрастающих и ярко проявляющих себя детей, но и за счет удивительного окружения, которое как бы притягивалось к дому Соловьёвых. Это были глубокие, яркие умы, замечательные литературные таланты. Здесь своими людьми считались Т.Н. Грановский и писатель-«сказочник» А.Н. Афанасьев, Константин и Сергей Аксаковы, известный писатель А.Ф. Писемский. Бывал здесь и великий Достоевский. Первые литературные советы будущий писатель получил как раз от Достоевского, а Алексей Феофилактович Писемский стал едва ли не его постоянным литературным патроном, особенно в юные годы будущего писателя, когда поддержка опытной, авторитетной и талантливой литературной руки так необходима еще неустоявшемуся дарованию. Первые свои литературные опыты Всеволод Соловьёв показал маститому писателю в ту пору, когда автору едва минуло тринадцать лет.

До двенадцати лет Всеволод Соловьёв рос и воспитывался в родительском доме, а затем в его жизни наступило первое серьезное испытание. Он был отдан на обучение и проживание в одно из лучших тогда в Москве учебных заведений – «пансион, состоящий при реформатской церкви». Но казенное место есть казенное место. И очень скоро воспитание в традициях старомосковской интеллигентской семьи с ее теплом и уважением к личности вошло в противоречие с бездушием и холодом пансиона, пусть и самого лучшего. Он не оказался для Соловьёва тем, чем стал Лицей для Пушкина, а руководитель пансиона немец Циммерман и его жена, англичанка Глярнер, как и многие преподаватели, оставили в его душе самый мрачный след. Стяжательство организаторов этого учебного заведения, скверное питание, жестокость преподавателей и надзирателей, телесные наказания, грубость нравов среди воспитанников – таким запомнился пансион будущему писателю.

Не здесь ли как антипод всему жестокому и насильственному формировалась страстная тяга Всеволода Соловьёва к светлым и благородным чертам человеческого характера, к доброте и гуманистическим устремлениям, к самопожертвованию и подвигам ради человека, его достоинства и чести.

В 1866 г. Соловьёв, которому исполнилось семнадцать лет, поступил на юридический факультет Московского университета. А в 1870 г. он уже окончил курс со степенью кандидата прав.

Но юриспруденция не увлекала молодого человека. Все больше и больше его сердце склонялось к истории, все громче звучал в его душе ее художественный зов. Литература, раннее его увлечение сочинительством стихов, рассказов все более сливалось с художественным видением истории, которая постоянно жила в семье Соловьёвых. И влияние отца в этом смысле трудно переоценить. Один из биографов, знавший его лично, так описывает степень и полноту этого влияния: «Разумеется, слишком естественно гордиться таким отцом, как Сергей Михайлович Соловьёв, но помимо гордости тут сказывалась глубокая сыновняя нежная любовь. Все касавшееся отца носило в глазах сына как бы священный отпечаток... При таком почитании отца Соловьёв не порабощал, однако, его миросозерцанию собственное миросозерцание. Он часто приводил мнение Сергея Михайловича по разным вопросам, часто повторял «я держусь тех же взглядов, каких держался покойный отец», и тем не менее образ его мыслей отличался, в общем, большою оригинальностью и самостоятельностью».

После окончания университета Всеволод Соловьёв начал служить сначала в I отделении его императорского величества канцелярии, затем в Министерстве просвещения и Главном управлении по делам печати в качестве цензора. Но основным делом жизни для молодого правоведа, чиновника, цензора все более становилась литература. Именно об этой своей подлинной страсти он мог сказать в одной из бесед со своим биографом: «Но она все-таки моя царица, и без нее я не мог бы жить. Тот раб ее, кто раз ее полюбит». И еще раз он подтвердил это уже совсем на закате дней: «Всю жизнь я горел ею».

И это была не просто литература, в которой он серьезно начал пробовать перо уже с 16 лет, публикуя в «Русском вестнике», «Заре», «Пчеле», «Ниве» свои стихи, а позднее в «С.-Петербургских ведомостях» – журнальные обозрения, а такой ее редкий и трудный жанр, как историческая романистика, требующий огромных знаний исторического материала, понимания эпох, проникновения в их суть, овладения психологией и лексикой людей далекого прошлого. Но это в том случае, если произведение действительно претендовало на подлинное отражение всех законов жанра, как они сложились к тому времени в России и Европе, где появилась блестящая плеяда мастеров исторического романа.

Соловьёв предъявил эти претензии ярко и смело, ничуть не сомневаясь в своей исторической и художественной правоте.

В 1876 г. в журнале «Нива», с которым надолго судьба связала писателя, появился его первый исторический роман «Княжна Острожская», с которого началось восхождение к всероссийской славе.

Он принес писателю громкий и неоспоримый успех. А следом за этим романом на протяжении сравнительно короткого срока один за другим выходят его основные историко-художественные сочинения – романы «Юный император» (1877 г.), повесть «Русские крестоносцы» (1877 г.), романы «Капитан гренадерской роты» (1878 г.), «Царь-девица» (1878 г.), «Касимовская невеста» (1879 г.). Последние его историко-художественные произведения были написаны уже в начале 90-х годов: «Царское посольство» (1890 г.) и «Жених царевны» (1891 г.). И снова мы видим удивительную творческую «скорострельность» писателя. Романы создаются быстро, как бы на одном дыхании.

А между 70-ми и 90-ми годами лежит долгий период плодотворной и кропотливой работы над знаменитой «Хроникой четырех поколений», которую в широких читательских кругах называли просто «Семья Горбатовых».

В «Хронику» вошло пять романов: «Сергей Горбатов», «Вольтерьянец», «Старый дом», «Изгнанник», «Последние Горбатовы». Все они связаны единой нитью – судьбой четырех поколений одной дворянской семьи, пережившей бурные эпохи XVIII—XIX вв. – «век Екатерины», время Французской революции, наполеоновские войны, восстание декабристов, николаевскую пору и становление нового буржуазного уклада в России.

На склоне лет писатель приступил к созданию еще одного историко-художественного повествования – романа о Наполеоне Бонапарте – «Шестьсот шестьдесят шесть», но завершить начатый труд ему уже не удалось.

Исторические романы не стали единственным жанром прозы, в котором работал Всеволод Соловьёв. Его перу принадлежат и «бытовые» романы, некоторые из них проникнуты мистическими чувствами, продолжал писать он и стихи. Но в русскую литературу он вошел именно как исторический романист. Здесь наиболее полно, ярко, зрело раскрылись его художественный дар, блестящая эрудиция, тонкий вкус.

Интерес Вс. Соловьёва к русской истории, к ее увлекательным сюжетам, пробужденный и подкрепленный семейными традициями, имел прочную основу в виде блестящих исследовательских трудов Н.М. Карамзина, С.М. Соловьёва, И.Е. Забелина и других русских историков, которые познакомили читающую и думающую Россию с удивительным миром ее древностей. Еще Н.М. Карамзин с гордостью писал, открывая первый том своей «Истории государства Российского»: «Если всякая история, даже неискусно писанная, бывает приятна, как говорит Плиний, – тем более отечественная... Мы все граждане, в Европе и в Индии, в Мексике и в Абиссинии; личность каждого связана с отечеством: любим его, ибо любим себя. Пусть греки, римляне пленяют воображение; они принадлежат к семейству рода человеческого, и нам не чужие по своим добродетелям и слабостям, славе и бедствиям; но имя русское имеет для нас особенную прелесть: сердце мое еще сильнее бьется за Пожарского, нежели за Фемистокля или Сципиона». В Древней Греции «толпы злодействуют, режутся за честь Афин или Спарты, как у нас за честь Мономахова или Олегова Дому». И там, и здесь «кровавый пир», «чудовище тиранства», «ошибки и разбои»... И заключает: «Некоторые случаи, картины, характеры нашей истории любопытны не менее древних».

Другие историки также стремились, правда, может быть, не с таким художественным блеском, как Н.М. Карамзин, показать эту «особенную прелесть» русской истории.

Наблюдая творчество Всеволода Соловьёва, можно с уверенностью сказать, что их благородный порыв не пропал даром. Молодой гуманитарий с полным уважением воспринял идею русской исторической школы XIX века о том, что отечественная история таит в себе колоссальные сюжетные возможности, что она полна очаровательного драматизма, порой ее страницы, как и страницы истории других стран и народов, достигают подлинной трагедийности. А главное, он воспринял от своих знаменитых предшественников обостренный интерес к характерам исторических личностей; и Н.М. Карамзин, и отец писателя – С.М. Соловьёв – в полном смысле слова заселили русскую историю живыми людьми, привели в движение крупные характеры, столкнули человеческие страсти, попытались отразить на страницах истории реальные человеческие интересы, одним из которых и едва ли не самым основным, во всяком случае в применении к «сильным мира сего», была борьба за власть и богатство.

И.Е. Забелин – мастер живописания исторического быта – во многом способствовал проникновению писателя в тайны повседневной русской жизни. И все это вошло в плоть и кровь художественных полотен Всеволода Соловьёва.

Нельзя забывать и о том, что Вс. Соловьёв благодаря авторитету и связям отца получил практически неограниченный доступ в крупнейшие архивохранилища страны, перед ним радушно распахнули двери респектабельные библиотеки. Он знал, где искать, знал, что искать, а уж условия для его поиска были созданы замечательные. И не случайно многие его романы основаны не только на первоклассной для своего времени исторической литературе, но и на редчайших архивных материалах. Так, писатель стал одним из первых, кто получил в научное пользование частную переписку Павла I, следы которой мы ощущаем в нескольких его произведениях. И именно ей, видимо, обязан во многом своему увлечению Павлом I, которое заметно в его произведениях: он прикоснулся к документам живой человеческой души, и они потрясли его.

Всеволод Соловьёв, конечно, не был первым русским романистом. До него громкую славу на этом поприще стяжали Карамзин, Загоскин, Лажечников, Вельтман, заложившие основы русской исторической романистики с ее высокой нравственностью, острой сюжетностью. Правда, немало в их творениях было и наивной простоты, приподнятости, классицизма, метафизической прямолинейности.

Но уже зарождалась иная, реалистическая тенденция историко-художественного повествования, открытая гениальными первенцами – «Капитанской дочкой» А.С. Пушкина и «Тарасом Бульбой» Н.В. Гоголя. Смелое приближение к реальной жизни, стремление постичь всю сложность и противоречивость человеческой натуры, глубокое проникновение в быт и нравы прошлых эпох, в логику характеров героев ушедших дней стали примечательной особенностью новой традиции, ведущей свое начало от Пушкина и Гоголя.

Во второй половине XIX в. эту линию в русской литературе укрепили и развили А.К. Толстой в «Князе Серебряном», Г.П. Данилевский, Е.А. Салиас, Д.Л. Мордовцев, Н.И. Костомаров, Е.П. Карпович. Однако высшим достижением этой школы можно считать исторические романы Всеволода Соловьёва.

В романистике он был типичным представителем так называемой «государственной» школы, которая, как известно, исходила в трактовке событий истории России из первенствующего влияния государственного начала.

Вслед за основателями этой школы Карамзиным и С.М. Соловьёвым, которые считали, что судьбы страны вершили в первую очередь великие князья, цари и царицы, известные полководцы, церковные иерархи, видные сановники, Всеволод Соловьёв главное внимание в своих романах уделял носителям государственного начала. Конечно, такой подход вряд ли может устроить сегодня вдумчивого читателя. Мы прекрасно понимаем, что человеческая деятельность во многом определяется материальными и духовными потребностями общества, соотношением социальных сил и интересов, и все же нельзя недооценивать в истории индивидуальных человеческих усилий, влияния на историческое развитие воли, характера, склонностей отдельных исторических личностей, которые как бы аккумулировали интересы крупных общественных слоев. Старые историки – Н.М. Карамзин, С.М. Соловьёв, В.О. Ключевский, С.Ф. Платонов и другие во многом помогают нам сегодня изжить эту недооценку; в исторической романистике ту же роль для нынешнего поколения читателей, как и для поколений прошлых, несомненно может сыграть Всеволод Соловьёв с его блестяще выписанными историко-художественными характерами героев.

В своих романах он как бы подтверждает мысль Карамзина о том, что русская история, судьба ее героев полна занимательности, в ней самой существуют такие сюжетные повороты, которые не выдумает ни один романист. Он брал фабулы своих романов из жизни, и они приобретали остроприключенческий характер. Так, в основе романа «Царское посольство» лежит подлинная история русской миссии в Венецию во второй половине XVII в. во главе с А.П. Чемодановым. Член этого посольства – молодой человек Александр Залесский – оказывается в центре напряженной международной интриги, завязанной узлами во дворцах Ливорно, Венеции, в хоромах московского посольского приказа. В романе «Царь-девица» рассказывается о последних днях правления царевны Софьи, о трагической судьбе ее фаворита князя Василия Голицына. События «хованщины», ожесточенной борьбы за власть между Петром и Софьей на исходе 80-х гг. XVII в., властно вторгаются на страницы романа. В основе сюжетной канвы романа «Жених царевны» – подлинная история неудачного сватовства датского королевича Вольдемара, сына Христиана IV, к царевне Ирине – дочери русского царя Михаила Федоровича Романова. И, конечно, подлинные исторические события лежат в основе знаменитой «Хроники четырех поколений», хотя главные герои ее – члены семьи Горбатовых – персонажи вымышленные.

Можно смело сказать, что писатель умело, сочно создает обобщенный портрет России XVII—XVIII веков. И все они – от венценосных особ до последнего ярыжки – живут и действуют в обстановке удивительно реальной; они окружены столь подробными, столь достоверными деталями быта, их нравы, привычки, вкусы, традиции столь органичны, что у читателя создается твердое впечатление, будто он погружается с головой в далекий от него мир, сам становится участником событий. Мы ясно представляем себе одежду этих людей, убранство их жилищ, их пищу – и все это в соответствии с их социальным, имущественным положением. Мы видим и душные, с низкими потолками, богатые боярские хоромы, и мрачные кольевые заборы посадских домов, и разгульные яркие торги, роскошь и убожество, европейские потуги московских интерьеров и ужасную нищету жизни простого народа, унылую суету гвардейских казарм и тайные застенки заплечных дел мастеров. В России было все. И Вс. Соловьёв спокойно, без нажима, без излишнего, квасного, патриотизма, но и без злого нигилизма исторически точно рисует превратности русской жизни. И все исторически, этнографически безукоризненно точно.

80-е годы XIX века стали пиком славы Вс. Соловьёва как писателя, его имя гремело по всей России, им зачитывались в великосветских салонах, в интеллигентских кругах, знала его и читающая публика попроще. Писатель достиг той цели, к которой упорно и настойчиво стремился: сделал русскую историю в ее художественном виде достоянием народа. В этом нельзя не видеть его огромной заслуги в истории отечественной культуры.

Но наступал XX век, а с ним приходила новая жизнь, приходили новые художественные веяния. Россия вступала в пору грозных событий. Вместе с мощным нарастанием российского капитализма, безудержным обогащением буржуазных нуворишей нарастала и угрюмая ненависть к ним рабочих, уже прорывавшаяся в мощных стачках и демонстрациях; яростные крестьянские бунты и пламя горящих помещичьих усадеб, либеральное беспокойство интеллигенции предвещали грядущие трагедии российской жизни. Все это, казалось, прочно и надолго отодвигало в сторону «ветхозаветные» творения Всеволода Соловьёва с их отображением в основном русской старины. Слава его еще жила, но она тускнела. Писатель это чувствовал, нервничал, физически стал заметно сдавать, здоровье его пошатнулось. Но все, кто знал его в те дни, вспоминали, что внешне это был все тот же блестящий русский интеллигент, всегда безупречно одетый, с корректными манерами, в дымчатом пенсне, всегда интересно говоривший и неординарно мысливший.

В это время слава уже миновала Всеволода Соловьёва. Такие литературные шедевры, как «Война и мир» Л.Н. Толстого и «Братья Карамазовы» Ф.М. Достоевского, показали всю силу психологического анализа личности, в том числе и личности исторической (Александр I, Кутузов, Наполеон у Л.Н. Толстого), историко-художественные образы, созданные романистом, казались уже довольно плоскими. Критика все чаще стала отмечать длинности его исторических монологов, прямолинейность характеров, некоторую банальность начала книг. Писали и о том, что у Соловьёва, как и у Генриха Сенкевича, не хватает противоречивости в обрисовке внутреннего мира своих героев, они в некоторой степени прямолинейны, в них преобладает ярко какая-то одна доминирующая черта.

И все же Соловьёва продолжали с увлечением читать. Время шло, и книги его все глубже уходили в народ, к рядовым, простым читателям, которые были далеки от модных литературных течений и не могли следить за меняющейся критикой в адрес полюбившегося писателя. В ту пору, когда его стали забывать в литературных салонах, практически каждая читающая российская семья имела на своих полках томики Всеволода Соловьёва. И это было подлинное народное признание писателя.

Думается, что отмеченные критикой его художественные слабости в известной степени были и силой писателя. Именно эта увлеченность, страстность и, если хотите, прямолинейность в обрисовке своих героев и привлекает, кроме других сильных черт творчества, к нему читателей.

Читая романы Вс. Соловьёва, можно заметить, что его концепция той или иной личности порой расходится с общепринятой. Так, он был склонен идеализировать Павла I (думается, что не последнюю роль в этих оценках, как уже отмечалось выше, сыграл эпистолярный архив царя, попавший в его руки); ему импонировала царевна Софья, особенно в ранний период своего правления, – красивая, умная, волевая («Царь-девица»); добрыми словами поминает он совершенно незнаемую у нас фигуру императора – мальчика Петра II («Юный император»). Этот список его привязанностей, увлечений можно было бы продолжить. Но и в обрисовке тех своих героев, которых он оценивает в общем завышенно по сравнению с принятыми научными критериями, писатель находит верные краски, создавая образы живых, весьма сложных людей, а свое собственное понимание той или иной личности спокойно и сдержанно подкрепляет значительным историческим материалом.

Порой писатель склонен к слишком резким оценкам. Это происходит в том случае, когда он имеет дело с людьми, чьи безнравственные поступки, бесстрастно зафиксированные историческими документами, дают для этого известные поводы. На страницах его романов появляются законченные злодеи, герои черных помыслов и дурных страстей, а им противостоят люди исключительно высоких идеалов и благородных устремлений.

Силен он и, что называется, созданием типов. Если это старый воевода – взяточник и ретроград, то уж он выписан так, что лучше, кажется, не скажешь; если это слуга – мастер хоромной интриги, то уж злодей, каких поискать; если уж это чванливый боярин, то его характерная и присущая ему черта ярко высвечивает всю боярскую породу.

Но столь же сильны у Соловьёва образы светлые, чистые. Они до умилительности, до пронзительности хороши – и внешне, и внутренне. Они красивы той человеческой красотой, которая заставляет восхищаться, увлекаться и долго вспоминать ее, как прекрасный луч света, осветивший нашу порой трудную и неустроенную жизнь, с каждым годом размывающую такие простые, но вечные человеческие идеалы. Умение писателя найти в человеке светлое и прекрасное поистине вдохновляет.

Нельзя не сказать о еще одной чрезвычайно сильной доминанте романов Вс. Соловьёва – их пронзительной нравственности. Постоянный поиск в человеке светлых черт, сострадание к его несчастьям, терпимость к слабостям, если они не выходят за рамки человеческой порядочности, проникают многие его историко-художественные произведения. Благородство под его пером всегда стоит на высоте, низость, даже если она временно и побеждает, достойна презрения. И уже в самом этом подходе мы ощущаем, что для писателя является постоянным, жизненным, достойным утверждением, а что обречено на мрак и забвение.

С особой трогательностью и, я бы сказал, с трепетным чувством выписывает Вс. Соловьёв те женские образы, которые ему близки по духу. Удивительна традиция больших русских писателей – населять свои произведения замечательными русскими женщинами, чей скромный, несгибаемый, обаятельный ряд едва ли не открывается Машей Мироновой из «Капитанской дочки» А.С. Пушкина. Из романа в роман переходят эти русоголовые сероглазые красавицы, удивительно похожие своей внешней и внутренней красотой, своей цельностью, невосприимчивостью к злу и в то же время великодушные и благородные. Возможно, писателя можно было бы упрекнуть за некоторый схематизм в разработке «положительной женской темы», но каждая из его сюжетных избранниц отличается своим характером, своей особой статью, которая при общей неуловимой, может быть, даже национальной общности в то же время является абсолютно оригинальным, неповторимым человеком. Это и несгибаемая, бескомпромиссная Люба Кадашева из «Царь-девицы», которая, не смирившись с мерзостями жизни, в конце концов ушла в монастырь; и легко приспосабливающаяся к обстоятельствам шаловливый «бесенок» Маша – теремная девушка из романа «Жених царевны»; и целомудренная красавица, «касимовская невеста» Фима Всеволодская.

Все они неповторимы и по-своему прекрасны.

Юбилей писателя прошел скромно. Не было ни речей, ни банкетов. За юбилейной статьей в петербургской газете не последовало иных публикаций.

В 1903 году Всеволод Сергеевич Соловьёв скончался. Незадолго до его смерти один из друзей зашел к нему и, зная его любовь к аккуратности, извинился за опоздание. Всеволод Сергеевич усмехнулся: «Не то плохо, что вы опоздали на несколько минут, – плохо то, что я умираю». Он четко, корректно и иронично определил свое состояние.

Его смерть всколыхнула уже было угасшую память о нем, о его творчестве. Многие вдруг осознали, что вместе с Вс. Соловьёвым ушла их юность, воспитанная на его романах, на идеалах добра, красоты, смелости, самоотверженности, скромности и терпеливости, которые Вс. Соловьёв спокойно, ненавязчиво проповедовал – и даже не проповедовал, а просто утверждал всем своим творчеством.

Наступающий век потрясений и насилий невольно и парадоксально возродил интерес к мирным и твердым устоям прошлого, в которых тоже кипели страсти и сшибались в борьбе добро и зло, но торжествовало все же постоянство. Молодое поколение искало в романах Вс. Соловьёва своих героев – людей сильных духом, чистых и бескорыстных. Наверное, и ненаказанный злодей, мастер закулисных интриг, грязных дел мог найти в его творениях свои человеческие аналоги и порадоваться их, хотя бы временному, торжеству.

Буквально накануне революции 1905—1907 гг. в России было выпущено собрание сочинений писателя. Оно тут же разошлось. Продолжали выходить отдельными изданиями его романы, и в первую очередь неувядаемая «Хроника четырех поколений». Горбатовы, их судьбы и размышления по-прежнему занимали души читателей. И не случайно в своеобразных литературных мемуарах и эссе А. Измайлова «Литературный Олимп», выпущенных в 1911 году, среди литературных «богов-олимпийцев» наряду с именами Достоевского, Толстого упоминались и широко читаемые в России, большие мастера своего дела Всеволод Соловьёв и Е.А. Салиас.

Сегодня это кажется странным, но так было. Странным и непонятным кажется и то, что в 1917 году, в год двух российских революций, вышло в свет Полное собрание сочинений Всеволода Соловьёва и вновь мгновенно разошлось. Поистине таланты сами ставят себе памятники в вечности, несмотря на все повороты общественных и личных судеб.

Удивителен непостижимый феномен романов Вс. Соловьёва, когда в пору острейших социальных коллизий, войн, революций люди вновь и вновь обращаются к страницам русской, далеко не безмятежной старины, пытаясь найти в ней ответ на волновавшие их личностные и общественные вопросы.

С тех пор Вс. Соловьёв не издавался вплоть до конца 80-х гг. XX века, но это вовсе не значит, что он был забыт. По всей разворошенной революцией, индустриализацией, коллективизацией, войной стране вместе с людьми передвигались сочинения писателя. И до дыр зачитанные и рассыпающиеся на отдельные страницы, и тщательно переплетенные и оберегаемые, они, теряя на этом пути, наверное, десятки тысяч экземпляров, тем не менее продолжали жить, по-прежнему притягивая людей. И некоторые из них достигли рук читателей через многие годы, оставив по себе благодарную память.

Сегодня иная пора и, думается, люди сами разберутся, в какой историко-художественной литературе они нуждаются. И можно лишь позавидовать всем нынешним читателям, которые впервые в жизни прикоснутся к удивительному историческому и художественному миру Всеволода Соловьёва.

А. Сахаров, 1994

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я