Творчество выдающегося югославского писателя Иво Андрича хорошо известно в России. С середины 40-х гг. в течение полувека на русском языке неоднократно издавались его повести и рассказы, романы, статьи и очерки. Его переводили также на украинский и белорусский языки, на языки народов Прибалтики, Кавказа и Средней Азии. В нашей стране, как впрочем и во всем мире, Андрич стал едва ли не самым известным югославским писателем, обретя свою собственную миллионную читательскую аудиторию.
Конечно, росту популярности Андрича способствовала и Нобелевская премия по литературе, присуждённая ему осенью 1961 г. В истории литературы югославских народов такое событие произошло тогда в первый и пока единственный раз.
Между тем XX век, оказавшийся для народов Югославии столь грозным и кровавым, дал литературам этой страны плеяду выдающихся творцов, оригинальных художников, каждый из которых, по нашему глубокому убеждению, сделал бы честь любой из «больших» литератур мира. В Словении - Иван Цанкар и Эдвард Коцбек, в Хорватии - Мирослав Крлежа, собственно в Сербии - Милош Црнянский и Добрица Чосич, в Боснии - Меша Селимович.
С редкостной силой мысли и художественной проникновенностью они воссоздавали сложные и трагические периоды в жизни своих народов, словно бы самим Сатаною осуждённых на взаимную ненависть и самоистребление, живописали судьбы своих соотечественников в водоворотах мировой истории.
Но, пожалуй, именно Андрич наиболее полно и глубоко, всей силой своего художественного таланта выразил ужас и трагизм бытия так называемых «малых» народов, волею высших сил обречённых быть игрушками, а гораздо чаще жертвами в мировых исторических катаклизмах.
В наши дни, когда на югославянских землях в руины превращается всё, что создавалось славянством в течение веков и что стало неотъемлемой частью мировой культуры, воинам и политикам следовало бы прислушаться к голосу своих пророков, осуждавших взаимную рознь и кровопролитие, призывавших к согласию и взаимопониманию. Впрочем, умудрённый жизненным опытом, Андрич понимал тщетность всех призывов и заклинаний, как и всех попыток силой слова обратить ожесточившихся властолюбцев на путь человеколюбия и мира...
Иво Андрич принадлежал к тому поколению югославянской интеллигенции, на долю которого выпали тяжелейшие испытания в двух мировых войнах, тюрьмы и лагеря, утрата иллюзий и гибель многих близких друзей. Воспитанные на идеях славянского единства и национального возрождения, идеях, которые в годы освободительной борьбы югославских народов против фашизма получили чеканную формулировку в партизанском лозунге «Братство - Единство», многие из уцелевших и испытавших все невзгоды сверстников Андрича на склоне дней стали свидетелями того, как эти идеи, искажаясь и постепенно утрачивая свой внутренний смысл и содержание, превращались в свою противоположность, приобретая националистический, ограниченный, не признающий никаких компромиссов воинствующий характер. И не случайно именно Андрича можно считать олицетворением того югославянства, за которое, не колеблясь, отдавали свои жизни многие его друзья и товарищи разных национальностей и разных верований.
«Он был великий югослав», - писал в воспоминаниях об Андриче известный художник Стоян Аралица, и именно так воспринимали его современники, именно таким, представителем новой Югославии, выглядел он в глазах читателей всего мира, и по книгам Андрича познававшим эту страну.
Андрич не любил и избегал рассказов о себе и о своих вкусах, настроениях и взглядах. «Невелика жизнь, чтобы ею и через неё можно было объяснить всё то, что хорошие писатели рассказывают о людях и отношениях между людьми. Явления и события, которые писатели изображают перед нами, общечеловеческие, а не их собственные, потому что в ином случае мы бы не ощутили их как свои», - писал он, формулируя один из принципов своей эстетики Тщательно и, на первый взгляд, с какой-то нарочитой и, может быть сразу даже не вполне понятной сдержанностью старался он уклониться от встреч с журналистами и интервьюерами, бежал от многословных рассуждений в газетах и журналах, предпочитая думать и творить в сосредоточенном одиночестве. В записных книжках, после его смерти составивших книгу «Знаки вдоль дороги», есть немало записей разных лет о том, как мучительно трудно, с какими эмоциональными и психическими «перегрузками» и «перерасходами энергии», с какими сомнениями давалось ему его творчество и пришедшая позже всемирная слава. «С тем же жаром и той же болезненной решимостью, с какой другие хотят быть знаменитыми и славными, я хочу быть неизвестным и позабытым», - писал он в тетради для себя.
Душевному складу Андрича как писателя вполне отвечали известные слова Гёте о том, что дело истинного художника - «творить, а не говорить». Он часто ссылался на них; в разных вариантах и с разными оттенками, но неизменным подтекстом они звучат и в его записных книжках, в его эссе, статьях и рецензиях, написанных в разные годы и по различным поводам. Последовательно утверждал он не менее известную мысль о том, что «писатели не лучшие судьи своих произведений» и что писатель и с профессионально-творческой и с нравственно-человеческой точки зрения наиболее полно и в совершенном соответствии с истиной раскрывается в своих сочинениях, выстраданных им и выношенных.
«В области искусства ты должен быть подобен моряку на море, нерасторжимо связан с ним, но весьма сдержан в суждениях и предсказаниях». Все, о чем может сказать художник, всё, что он способен сказать, содержится в книгах, которые писателем созданы и которые - только они! - принадлежат читателю. На большее ни читатель-современник, ни историк литературы, её хранитель и летописец, посягать не могут и не должны, считал Андрич.
Этому он посвятил и свою Нобелевскую речь, обобщившую его раздумья. «Повествователь и его творение не служат ничему, если тем или иным способом не служат человеку и человечеству», причём слово «человечество» является здесь почти полным синонимом другого, столь же ёмкого и всегда столь же наполненного для Андрича глубоким внутренним смыслом слова - «человечность». О значении писательского слова в жизни любой страны и ее народа, о великом долге каждого писателя перед культурой, о взаимослиянности культур, и общечеловеческой, и национальной, он размышлял на протяжении всей своей более чем полувековой жизни в литературе. Отсюда его неразрывная связь как художника со сложным и неизбывно трагическим миром Боснии, страны, которую он любил всем сердцем, с которой был связан тысячами зримых и незримых нитей и которую он же называл «страною ненависти и страха». И Нобелевская премия была присуждена Андричу, как говорилось в постановлении, «за ту эпическую силу, с какой он раскрыл гуманистические темы и выразил исторические судьбы своей страны».
Иво (Иван) Андрич родился 9 октября 1892 г. в Травнике. Он рано потерял отца, и мать, работница на ковровой фабрике в Сараеве, отправила его к тётке в городок Вишеград, на самой границе между тогдашними Австро-Венгрией и Сербией. В Вишеграде прошла часть его детства до поступления в Сараевскую гимназию. В годы учёбы в гимназии Андрич начал печататься в знаменитом в ту пору журнале «Босанска вила», где были опубликованы пять его первых стихотворений, которые вскоре были перепечатаны в вызвавшей тогда шумный успех антологии «Молодая хорватская лирика» (1914). Он выступал и с рецензиями в тогдашних загребских и сараевских изданиях. Уже в эти годы его молодости проявился глубокий и с течением времени обогащавшийся интерес Андрича к истории Боснии и её народов, истории, в которой он чувствовал и видел проявление неких общих законов, которыми определяется на нашей земле и существование отдельных людей и развитие огромных человеческих коллективов.
В 1911 - 1914 гг. Андрич учился в университетах Загреба, Вены и Кракова, однако их не закончил. Дело в том, что ещё с гимназических лет он принадлежал к известной национально-патриотической организации «Молодая Босния», участники которой осуществили в конце июня 1914 г. покушение на наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда. Весть об этом застала Андрича в Кракове, и он немедля выехал в Сплит, где в июле 1914-го был арестован австро-венгерскими властями как «член революционной молодежной организации». В камерах австрийских тюрем Андрич читал сочинения С. Кьеркегора и Н.Г. Чернышевского, «Записки революционера» П.А. Кропоткина и «Подпольную Россию» С.М. Степняка-Кравчинского, произведения В. Гюго и Г. Сенкевича, переводил «Балладу Редингской тюрьмы» О. Уайльда. Формировалось историческое мышление, складывался литературный вкус, и тогда же рождались фрагменты его поэтически-медитативной прозы, позже собранные в первых книгах «Ex Ponto» (1918) и «Тревоги» (1920), выразивших всю гамму душевных и интеллектуальных исканий и потрясений нового поколения.
В одном из отдаленных сел близ Зеницы Андрич провёл два года ссылки (1915 - 1917). Это было время его сближения с тамошними монахами-францисканцами, в течение столетий игравшими важную роль в развитии культуры и просвещения боснийцев. Среди них, в большинстве своём местных уроженцев, встречалось немало поэтов, филологов, историков, учёных, получивших образование в Италии и Венгрии с их гуманистическими традициями. Многие активно участвовали в национально-патриотическом движении эпохи.
Здесь и тогда родился замысел замечательного цикла рассказов Андрича о хорватских «мужиках-монахах», начатого в 30-е гг. и завершенного в 50-е повестью «Проклятый двор». Многие герои этих рассказов (фра Марко Крнета, фра Серафим Бегич, фра Петар Яранович, «знаменитый часовщик, оружейник и механик» и др.) имели своих реальных прототипов, а сюжетные линии восходили к событиям, которые отмечали в своих хрониках монастырские летописцы (рассказы «В мусафирхане», «Исповедь», «В темнице», «У котла», «Напасть»).
И спустя годы, живя в европейских столицах, Андрич настойчиво и последовательно продолжал работу над источниками по истории Боснии во французских, австрийских, итальянских архивах и книгохранилищах. Все эти материалы послужили в дальнейшем основой для создания художественной летописи Боснии - романов «Травницкая хроника» и «Мост на Дрине».
Отбыв ссылку, зимой 1917 года Андрич перебрался в Загреб и здесь выступил, в частности, одним из инициаторов и редакторов журнала «Книжевни юг», объединившего новое поколение хорватских, боснийских, сербских прозаиков и поэтов. Сам Андрич напечатал здесь более сорока рецензий и заметок о Гейне, Гамсуне, Уайльде, Уитмене, Безруче (трех последних он переводил); в 20-е гг. - о Д'Аннунцио, Маринетти, Ремарке, М. Горьком. К творчеству последнего, кстати сказать, Андрич возвращался неоднократно в разные годы: он откликался на его книги конца 1910-х - начала 1920-х гг., писал о его творчестве в целом и своём его восприятии в годы 1940-е. После второй мировой войны Андрич был одним из редакторов собрания сочинений М. Горького, выходившего в Югославии.
Осенью 1919 года Андрич переехал в Белград и отныне именно с этим городом связаны его жизнь и творчество. Здесь же, год спустя, началась и его дипломатическая карьера. В мае 1924 года, уже во время службы в Австрии, Андрич «с отличным успехом» защитил в университете Граца написанную по-немецки докторскую диссертацию «Развитие духовной жизни в Боснии под влиянием турецкого правления», своеобразное художественно-историческое исследование, отразившее некоторые характерные особенности его писательской манеры.
К 1941 году Андрич уже крупный югославский дипломат, за плечами которого служба в Ватикане, Румынии, Австрии, Франции, Испании, Бельгии, Швейцарии, в учреждениях Лиги Наций, и который занимал высокие должности в аппарате МИД. Карьера завершилась назначением в марте 1939 года чрезвычайным министром и полномочным посланником в посольство Югославии в Берлине. К этому времени он уже избран действительным членом Сербской королевской академии наук и искусств, а его рассказы из первых трех книг (1924, 1931, 1936) и стихи переведены на несколько европейских языков.
Два года службы в Германии были едва ли не самым тяжелым периодом в жизни Андрича. Отголоски этих настроений ощущаются всё в тех же записях «для себя» («Знаки вдоль дороги»), которые он делал в течение 1939 - 1941 гг. Внешнеполитические события тёх лет хорошо известны, известно и то, что реакция на них в разных странах была далеко не однозначной. Югославскому посланнику по делам службы приходилось сравнительно часто встречаться и с Гитлером и с другими руководителями фашистской Германии. Однако и немцы и собственное правительство постепенно «отодвигали» его, по-видимому, прекрасно понимая антифашистскую (настолько это было возможно в его положении) позицию Андрича. Его не приглашали порой даже на те межгосударственные встречи, на которых он обязан был присутствовать по долгу службы. Тайные эмиссары некоторых профашистски настроенных югославских министров, приезжавшие в Германию, по существу сводили на нет все усилия официальной дипломатии, старавшейся лавировать, дабы хоть в какой-то мере обезопасить Югославию от агрессии.
И тем не менее Андрич не сдавался. Последовательно и твердо вместе со своими сотрудниками он настаивал на выполнении Германией торговых обязательств перед Югославией. Эти его действия остались без результата. В октябре 1939 года он выступил перед Герингом и Франком в защиту арестованных нацистами профессоров и преподавателей Ягеллонского университета, которым угрожали Дахау и Заксенхаузен. Андрич помог выбраться из оккупированной Польши своим коллегам, югославским дипломатам, задержанным германскими властями.
Андрич находился в Берлине, когда город подвергался налётам английской авиации в сентябре - октябре 1940 г., и об этом сохранились записи в его архиве. Его очень тревожила антисоветская позиция руководителей тогдашней Югославии, и летом 1940 г. он, по-видимому, играл важную роль в наметившемся некотором сближении между Югославией и СССР.
6 апреля 1941 г., в тот день, когда столица Югославии подверглась внезапному бомбовому удару германской авиации, Андрич вместе с персоналом югославского посольства покинул Берлин. В Констанце - на швейцарской границе - и затем в курортном местечке Бад-Шахен (после войны в местном отеле проводится ежегодная встреча лауреатов Нобелевской премии по литературе) всю группу немцы задержали, несмотря на протесты посланника Андрича. Ему самому в порядке исключения было предложено на выбор: остаться в Германии, поселиться в Швейцарии или перебраться в любую нейтральную страну. Он сделал свой выбор и 1 июня вместе с коллегами вернулся в Белград, «застав город в развалинах, а народ в тяжком смятении и всяческих страданиях», как напишет он позже в одном из своих рассказов.
Годы второй мировой войны и освободительной борьбы югославских народов он провел в Белграде. Отвергнув сотрудничество с завоевателями и их пособниками, запретив переиздавать свои книги и отказавшись от предложенной пенсии, он жил почти в полной изоляции в скромной квартирке на одной из привокзальных улиц Белграда, где пережил все бомбардировки и обстрелы этого города, особенно интенсивные возле железнодорожного узла.
«Удалившись от всякой общественной деятельности, я провел четыре года немецкой оккупации, - писал Андрич в 1955 г. французскому коллеге Клоду Авлину, автору предисловия к переводу «Травницкой хроники» в Париже. - Кто-то из иностранных журналистов назвал тогда Белград «самым несчастным городом в Европе». Не знаю, соответствовало ли это истине, но несчастным он действительно был. И я рад, что провел это время со своим народом. Для меня это был перелом во многих отношениях. Я прошел трудную и великую школу. Я спасался трудом».
В эти годы и были написаны им романы «Травницкая хроника», «Мост на Дрине» и «Барышня», которые переведены на десятки языков и принесли писателю мировую известность.
Андрич был свидетелем освобождения Белграда в октябре 1944 г. частями Освободительной армии Югославии и Красной Армии. Сохранились его военные дневники той поры, на основе которых были написаны очерки и рассказы. («Зеко», «Кафе «Титаник», «Запертая дверь», «Дедушкин дневник», «Двадцатое октября в Белграде».)
В послевоенные годы книги Андрича выходили часто в разных странах, его проза переведена более чем на сорок языков народов мира. И до самой своей кончины Андрич продолжал работать. Остался неоконченным роман в новеллах «Омер-паша Латас» - о событиях в Боснии середины XIX века. Не были завершены «Белградская хроника» и «Сараевская хроника», которым в соответствии с замыслом предстояло составить грандиозную историческую трилогию - эпическую панораму жизни Боснии и Сербии минувших столетий. Сохранились лишь их многочисленные фрагменты, которые являются одновременно и отдельными самостоятельными рассказами. И он постоянно пополнял свои дневниковые записи, «сердца горестные заметы», которые посмертно были изданы в виде книги «Знаки вдоль дороги».
Иво Андрич умер 13 марта 1975 года - признанный, знаменитый художник, мудрец и мыслитель, наследие которого с годами обретает новое, пророческое и провидческое, актуальное содержание.
Творческое наследие Иво Андрича велико по объему и разнообразно в жанровом отношении: от лирической поэзии и драматургии молодых лет до богатой эссеистики зрелой поры и полнокровных, с эпической основой и глубокими психологическими характеристиками реалистических романов, часть которых осталась незавершенной. Однако главными в его творчестве жанрами оставались рассказ и повесть, и именно они доставили ему сперва национальное, а затем и европейское признание. И даже все три его осуществившихся историко-философских романа, при всей их неравнозначности, одни в большей, другие в меньшей степени, при ближайшем рассмотрении оказываются цепью сюжетно более или менее самостоятельных фрагментов или новелл, словно бы нанизанных на один стержень и подчиненных одной главной, глобальной теме - Босния и её народ в испытаниях мировой истории.
А. Романенко, 2000
Иво АНДРИЧ 