Альберт Захарович МАНФРЕД (1906 — 1976)

У каждого подлинного историка, как и писателя, есть произведения, написанные в состоянии огромного интеллектуального подъема, в которых находит выражение весь их талант, все их дарование. Таким трудом для Альберта Манфреда был его «Наполеон Бонапарт». Недаром книга имела такой необыкновенный успех, получила всеобщее признание. В обширном зале Политехнического музея, где проходило обсуждение «Наполеона», не было ни одного свободного места, люди стояли в проходах, но никто не уходил, дожидаясь заключительного слова автора. Аудитория напоминала бурные 20-е годы, когда там выступал Владимир Маяковский. Книга поразила сочетанием крупнейших научных достоинств с блестящим литературным изложением. Замечательно, что она была опубликована, когда Манфреду было уже 64 года, – возраст, когда даже у самых замечательных ученых творческий подъем, как правило, уже далеко позади. Но чтобы понять секрет обаяния этой книги, нужно вдуматься в особенности жизненного и научного пути ее автора.

Альберт Манфред родился 26 августа 1906 г. в семье петербургского адвоката. Огромное влияние на него оказала мать, родная сестра известного художника Леона Бакста, прославившегося не только в России, но и во Франции после того, как он способствовал в качестве театрального художника успеху знаменитых русских оперных и балетных спектаклей, организованных в Париже в предвоенные годы Сергеем Дягилевым. Интерес к Франции, её культуре шёл прежде всего отсюда.

Детей в семье было четверо: три дочери и сын. Их рано учили иностранным языкам, французский с детских лет был почти родным. Альберт был любимцем матери. «Чудный мальчик» – по определению его старшей сестры – развивался чрезвычайно быстро. Его любимой книгой была сперва знаменитая «Жизнь животных» Брема, но её очень скоро сменили гомеровские поэмы, целые песни из которых он читал наизусть. Еще на первом году обучения в гимназии Нечаева (вскоре он перешел в одну из самых передовых петербургских школ – Тенишевское училище) десятилетний подросток, писала в 1916 г. его сестра, «для собственного интереса изучил почти всю географию и историю. Прочел "Илиаду", "Одиссею" и всё, что можно, о Греции».

Наступила Февральская революция. Как вспоминает младшая сестра Л.3. Манфред, школьная дисциплина была сломана, и вместе с братом они с огромным любопытством расхаживали по улицам города, где повсеместно возникали стихийные митинги, «февральское половодье». Манфред сам рассказывал, как во время одной из таких прогулок они оказались около дворца Кшесинской, с балкона которого выступал В.И. Ленин. Эта речь произвела на него неизгладимое впечатление.

После Октября прежний семейный уклад рухнул. Отец вскоре уехал из Петрограда и поселился в деревне на Волге, недалеко от Саратова, где стал учителем. Мать тяжело болела и в 1918 г. скончалась. Дети сперва остались одни, затем младших отец взял к себе, в деревню. В 1921 г. грянул ужасный поволжский голод. Вся семья собралась в Саратове, но отец её вскоре покинул и переехал в Псков, где вернулся к юридической деятельности. Дети снова были предоставлены самим себе. Альберт Захарович (ему не было ещё и 16 лет) поступил рабочим в кооператив и потом с ужасом вспоминал, с какими крысами он воевал. Семья чрезвычайно бедствовала и недоедала. Юноша ходил в обуви, перевязанной веревочками. Он учился в вечерней школе для взрослых, а днём брался за любую работу, в том числе расклейку афиш и газет. Одно время он переехал в небольшой городок Балашов, где стал распространителем печати. Но все эти материальные невзгоды нисколько его не смущали; он почувствовал в себе литературное дарование и стал выступать со стихами в студии ЛИТО. В 1922 г. в Саратове была устроена выставка литераторов. Альберт Захарович на ней выставил свои произведения и с успехом. Он пробует себя и в прозе.

Но в 1926 г. наступил внезапный перелом. Альберт Манфред узнал, что в Москве при Институте истории (образовавшемся в составе Российской ассоциации научно-исследовательских институтов по общественным наукам – РАНИОН) создаётся аспирантура. Для поступающих, кроме экзаменов, требовалось представление серьёзной вступительной работы, свидетельствующей о способностях к научно-исследовательской деятельности. Манфред решает покинуть Саратов и вернуться в Ленинград для подготовки к экзаменам и написанию вступительной работы. В Ленинграде, где он поселился в семье старых знакомых отца, он снова столкнулся с материальными лишениями, но это его не остановило. Интерес к истории, проявившийся с юных лет, вспыхнул с новой силой. Он избрал тему «Бланки в революции 1848 г.», над которой работал с большим увлечением. Ему пригодилось приобретенное еще в детстве знание французского языка. Он изучал и прессу тех лет, и новую литературу, в том числе только что вышедшее тогда прекрасное исследование Сюзанны Вассерман «Клубы Бланки и Барбеса».

«Бланки в революции 1848 г.» получил очень положительную оценку лучшего знатока истории социалистических идей В.П. Волгина, относившегося с тех пор и до конца своей жизни с исключительным вниманием и доброжелательностью к Манфреду. Но на пути к поступлению в аспирантуру встретилось непредвиденное препятствие – возраст! Ему было меньше 20 лет, а возрастной ценз для поступления в РАНИОН был выше. Пришлось обратиться к тогдашнему заместителю наркома народного просвещения, известному историку М.Н. Покровскому, ведавшему вопросами высшей школы. Покровский принял юношу чрезвычайно доброжелательно – «для революции возраст никогда не является препятствием», и вопрос был легко улажен. Так кончился саратовский период жизни Манфреда. Он не стал поэтом, как в течение почти 10 лет думал он сам и его близкие. Он стал историком – и одним из самых выдающихся советских историков.

В РАНИОНе Манфред пробыл три года. Он занимался в семинаре В.П. Волгина по истории социальных идей и Н.М. Лукина по истории социалистического движения в Третьей республике. Он избрал тему о социалистическом движении во Франции после Парижской Коммуны, о зарождении Рабочей партии. Его особенно заинтересовал вопрос о влиянии Н.Г. Чернышевского на формирование социалистического мировоззрения Жюля Геда, и на эту тему он позднее опубликовал исследовательский этюд, появившийся в томе, посвященном 75-летию его учителя. Ещё до окончания РАНИОНа Манфред был привлечён к работе группы по истории Коминтерна при Институте Ленина, которой руководил известный революционер Бела Кун. Альберт Захарович занялся историей циммервальдского движения в Швейцарии. Тогда же или несколько позднее он имел продолжительную и очень поучительную встречу с Н.К. Крупской, о которой он постоянно тепло вспоминал. В 1929 г. появилась его весьма содержательная статья о швейцарском циммервальдском движении, хорошо документированная и сохранившая свое значение до наших дней.

После окончания РАНИОНа Манфред был направлен на педагогическую работу в провинцию. Он преподавал и руководил кафедрами в крупных индустриальных центрах – в Ярославле, в Иванове (со второй половины 30-х годов он работал в Якутске). Он проявил себя как талантливый лектор, любимец студенческих аудиторий, прекрасный пропагандист, автор ряда газетных статей и брошюр по проблемам международной политики, зарубежного рабочего и коммунистического движения. Но в его научно-исследовательской деятельности это были все же «голые годы». Он пытался написать работу о циммервальдском движении. В его архиве сохранился отзыв Крупской, рекомендовавшей внести некоторые изменения и дополнения, но в условиях провинции это было невозможно, и брошюра не вышла.

Творческий источник забил вновь после возвращения в Москву в 1940 г., особенно после перехода в 1945 г. на работу в Институт истории Академии наук СССР (позже в Институт всеобщей истории). За 30 лет Манфред, «пишущий человек», по его собственному определению, сделал и написал исключительно много. Учёный чрезвычайно широкого диапазона, Манфред обладал обширной эрудицией, недаром он был редактором двухтомной «Всемирной истории». Но всё-таки прежде всего и раньше всего он был историком Франции, и интерес к этой стране, к её прошлому и настоящему был для него главенствующим. Не случайно буквально до последнего дня своей жизни – он скончался 16 декабря 1976 г., на другой день после своего возвращения из Франции, где выступал на конференции в Руайомоне, – он был убеждённейшим и активнейшим защитником идей франко-советского сближения.

Не было, пожалуй, ни одного периода новой истории Франции, где бы он не сказал своего яркого слова. В 20—30-х годах он занимался Бланки и Жюлем Гедом, созданием Рабочей партии. В 40-х годах, вскоре после возвращения в Москву, он увлекся Жаном Жоресом, выступил и победил в спорах об его оценке, преодолел чисто негативистское отношение к нему, укоренившееся в советской исторической литературе в 30-е годы. В 50—60-е годы он занимался Парижской Коммуной, руководил изданием коллективных трудов, вышедших к её 90-летию и столетию, внёс много нового в освещение первых 10 дней её существования, когда движением руководил Центральный комитет национальной гвардии. Он изучал историю Франции в 1905 г., прослеживая влияние на неё первой русской революции. Ответственный редактор трёхтомной «Истории Франции» от галльских времён и до президентства Помпиду, он был душой большого коллектива из десятков высококвалифицированных специалистов-историков, каждому из которых он мог давать полезные советы, предлагать важные изменения и дополнения. Он был пионером в изучении истории франко-советских отношений и вырастил целую школу исследователей этой проблемы.

Но больше всего Манфреда интересовали два раздела истории Франции. Прежде всего это была внешняя политика Третьей республики в последней трети XIX в. В 1950 г. он защитил докторскую диссертацию «Внешняя политика Франции от Франкфуртского мира до союза с Россией (1871—1891 гг.)». Его оппоненты, видные советские историки С.Д. Сказкин, Е.В. Тарле и Б.Е. Штейн, признали высокие научные достоинства этого труда. Ряд статей А.3. Манфреда по этим вопросам был собран им в сборнике «Традиции дружбы и сотрудничества. Из истории русско-французских и советско-французских связей» (1967). По существовавшим в 40-х годах условиям историк мог только ознакомиться с дипломатическими документами, хранившимися в Архиве внешней политики России, но не мог их опубликовать. Недоступны были ему тогда и французские архивы. Ученый поэтому снова вернулся к этой теме и за год до смерти вышло его капитальное, безупречное с точки зрения полноты документации исследование «Образование русско-французского союза» (1975) – труд, без которого еще долгие годы не сможет обойтись ни один историк внешней политики Франции.

Но была и другая область, которая беспрерывно привлекала к себе внимание учёного. «С давних пор, с юношеских лет и на протяжении всей своей жизни, – писал сам Манфред в предисловии к своей последней книге «Три портрета», – я всегда проявлял большой и, можно сказать, возраставший с годами интерес к проблемам Великой французской революции 1789—1794 гг.» Как он сам указывал, в разное время ему довелось написать по этим проблемам «разного рода сочинения: и специальные работы, и работы более общего, концептуального характера, и книги, посвященные отдельным страницам истории той эпохи».

Уже в 1950 г. Манфред опубликовал очерк по истории революции, значительно им дополненный и переработанный в 1956 г.

Совместно с В.П. Волгиным историк опубликовал в трёх томах Избранные произведения Ж.-П. Марата со своей большой вводной статьей. Впервые на русском языке Манфред издал и трёхтомник произведений М. Робеспьера, которого он высоко ценил. Робеспьеру к 200-летию его рождения он посвятил свою работу «Споры о Робеспьере», которую Б.Ф. Поршнев назвал «блистательной». О Робеспьере Манфред выступал на международных коллоквиумах. Марату он посвятил отдельную книгу, вышедшую в 1962 г.

Свою концепцию французской революции и свою точку зрения по спорным проблемам истории якобинской диктатуры Манфред особенно последовательно и глубоко изложил в статье «О природе якобинской диктатуры», переведённой и на французский язык.

Манфред был главой советских историков, занимавшихся Великой французской революцией. Признанием его заслуг в этой области было его избрание одним из трёх почётных председателей Комиссии по истории революции при Международном историческом комитете.

Но самую яркую страницу своей научной деятельности Манфред вписал своим «Наполеоном Бонапартом». Все предшествовавшие его работы высоко оценивались, они были хорошо написаны. И все же на всех этих, даже лучших, его работах лежала печать какой-то скованности. По-видимому, ему казалось, что этого требовал стиль строгого, академического, научного исследования, и он сознательно подавлял свой писательский талант, проявлявшийся только в отдельных, поражавших читателя метких портретах исторических персонажей, в его стиле, чем-то напоминавшим высоко им ценимых французских историков Альбера Сореля и Альбера Вандаля. «Наполеон» явился первым произведением Манфреда, в котором нет ни следа скованности, в котором он заговорил «во весь голос».

Писать новую книгу о «Наполеоне» было исключительно смелым замыслом. Как известно, литература о Наполеоне неизмерима, к тому же она исключительно противоречива. Известный голландский историк Питер Гейль опубликовал даже любопытнейший том «За и против Наполеона». Ограничимся только двумя иллюстрациями противоречий в оценках. Фредерик Массой, один из наиболее трудолюбивых исследователей биографии Наполеона, автор десятка томов о нём, считал его «подлинным человеческим чудом», «самым поразительным представителем человеческой расы». А в то же время Лев Толстой определил Наполеона как ничтожнейшее орудие истории: «Никогда до конца жизни своей не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого». Даже в изгнании «этот человек в одиночестве на своем острове играет сам перед собой жалкую комедию, интригует и лжет, оправдывая свои деяния».

Было к тому же одно обстоятельство, удерживавшее Манфреда, и он сам сказал о нем в предисловии к своей книге. В 1935 г. известнейший советский историк Е.В. Тарле опубликовал после серьёзных исследований о континентальной блокаде биографию Наполеона. Она имела большой успех, несколько раз переиздавалась и была переведена на ряд языков, в том числе и на французский. Казалось невероятным, что можно написать новую яркую биографию Наполеона, которая не повторяла бы книгу Тарле.

Книга эта потребовала от автора огромного труда. «Наполеон» свидетельствует об исключительной эрудиции автора. Он тщательно использовал все опубликованные печатные первоисточники: многотомную «Переписку» Наполеона вместе со всеми изданными в последующие годы приложениями (Лесестра и др.); публикации А.С. Трачевского в изданиях Российского общества, советскую публикацию «Дипломатических документов». Он привлек и архивные рукописные источники из парижского Национального архива и Архива внешней политики России, в том числе донесения русских дипломатических агентов в Париже, Вене, Мадриде, Берлине, Дрездене, Флоренции, Турине, Неаполе и т. д. Интереснейшей находкой явились открытые им впервые документы о пребывании в России генерала Дюмурье, этого человека с любопытнейшей судьбой - тайного агента Людовика XV в Польше, министра жирондистского правительства, победителя при Жемаппе войск интервентов, изменившего революции, а в 1801 г. попытавшегося вступить в переговоры с Павлом I. Почти вся IX глава «Поиски союза с Россией» построена на неизданных документах, в том числе тетрадях генерала Спренгпортена, главы русской миссии в Париже в 1800 г.

Мастерски использованы многочисленные мемуары, в том числе Бурьенна, Понтекулана, Гойе, Барраса, Талейрана, Меттерниха, Фуше, Тибодо, Редерера, Шапталя, Буле из Мерты, Годена, Коленкура, Савари, Паскье, Марбо, членов наполеоновской семьи – Люсьена, Жозефа, Гортензии, наполеоновских генералов – Мармона, Журдана, Сюше, Макдональда, Лавалетта, Бертрана, Гурго, воспоминания герцогини д'Абрантес, госпожи Ремюза и, конечно, знаменитый «мемориал» Ласказа. Удачно использована пресса не только французская, но и русская – «Санкт-Петербургские ведомости», «Московские ведомости», карамзинский «Вестник Европы» «Сын отечества» – и более поздние – «Русская старина», «Русский архив» Бартенева и т. д. Привлечен исключительно широкий круг литературы – и все классические труды, и редчайшие работы начала XIX в., и новейшие издания, появившиеся в связи с 200-летием рождения Наполеона.

Но книга ценна не только эрудицией автора, она интерна мастерским марксистским анализом классовой обстановки эпохи. Между Сциллой и Харибдой, между апологетической оценкой Массона, Дрио, Луи Мадлена и полнейшим негативизмом Льва Толстого он сумел дать наиболее взвешенную оценку, близкую к той, которую в своём последнем труде дал замечательный французский историк Жорж Лефевр. В отличие от Е. Тарле, который уделил в своей работе только десять страниц молодому Наполеону, Манфред посвятил ему две главы – «Под знаменем идей Просвещения» и «Солдат революции», где превосходно обрисовал раннего Бонапарта, ученика Руссо и Рейналя, якобинца и даже робеспьериста. Но он вовсе не «смывает печальные строки», выражаясь словами Пушкина, не затушевывает постепенное падение Наполеона и превращение его в «самовластительного поработителя Европы». Он дает подлинный и верный портрет Бонапарта.

Но что придаёт книге особый блеск, что завоевало ей души сотен тысяч читателей – это её замечательная литературная форма. Именно в ней проявился ничем не скованный бесспорный и значительный литературный талант Манфреда. И от этой книги тянутся какие-то невидимые нити к раннему, саратовскому периоду его жизни.

В. Далин, 1981

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я