Маргерит ЮРСЕНАР (Marguerite Yourcenar, наст. имя Маргерит Крайянкур, 1903—1987)

Занятая постоянным философским поиском, энциклопедически образованная Маргерит Юрсенар совсем не случайно стала первой во Франции женщиной-академиком: её творчество, вскормленное многовековой культурой, действительно академично – если расценивать академизм по высшему счёту, как поддержание связующей времена традиции.

Маргерит Юрсенар категорически не принимала идеи отказа от старых ценностей – напротив, старалась снова и снова утверждать их, провозглашая сверхценность этической и эстетической традиции. Зато у неё полностью отсутствует личностное, автобиографическое начало, повествование «от себя» или от первого лица, имеющего хотя бы самое отдаленное сходство с авторским, – от лица женщины, обитающей в данное время и в данном месте. Кажется даже, что нет ничего, менее привлекающего писательские интересы Юрсенар, нежели собственная судьба, и что она совершенно намеренно, и притом упорно, исключала из своих текстов всякий непосредственный жизненный опыт, всякое исторически и культурно не опосредованное наблюдение. Пролистав страницы её прозы, мы можем увидеть, с каким постоянством действует этот «принцип исключения». Что касается времени, то «день нынешний» представлен однажды: роман «Монета мечты» (1934) описывает фашистскую Италию – а впрочем, тут тоже есть временная дистанция, хотя бы небольшая, в несколько лет. В остальных же произведениях временной разрыв существенней: действие первого романа, «Алексис, или Трактат о тщетном противоборстве» (1929), происходит в Австро-Венгрии накануне первой мировой войны. «Восточные новеллы» (1938) переносят читателя в Грецию периода раннего христианства, «Воспоминания Адриана» (1951) – в античный Рим, «Философский камень» (1968) – в эпоху Ренессанса. Ту же любопытную специфику имеет и обширнейшая география её книг: Америка, где писательница провела большую часть жизни, не показана совсем, Франция, где она жила в юности, возникает в эпизоде «Философского камня», и только Бельгия, в которой прошло её раннее детство, посвящена целая книга – «Северные архивы», описывающая историю страны начиная с 1900-х годов, то есть со времени рождения автора, и далее... назад в глубь веков, к тем временам, когда земля эта еще звалась Фландрией. Наконец, женский взгляд исключён полностью: герои её романов – мужчины, и глазами мужчин даётся всё происходящее.

И всё же личность автора, личный опыт, если не «жизненный» и не «житейский», то интеллектуальный, духовный и эстетический, – так или иначе присутствуют в его произведениях. Пусть это присутствие скрыто, зашифровано – как зашифрована в анаграмме Yourcenar родовая фамилия Сгеуапсоur, – оно не становится оттого менее значимым и, в конечном счете, менее проявленным.

Личность Маргерит Юрсенар, гуманистки и просветительницы, выявилась в её книгах вполне отчетливо. И ответы на знаменитую «Анкету» Марселя Пруста (опубликованные в «Ливр де Франс» в 1964 г.) лишь подтвердили читателю то, что уже было сказано в прославившем автора романе «Воспоминания Адриана» – первом, который в полной мере продемонстрировал и масштаб дара, и уровень мышления.

«В какой стране вы хотели бы жить?» – «В той, где царят разум, простота, доброта, справедливость»... Эта священная для писательницы формула повторится ещё и ещё – как своеобразный лейтмотив. «Ваше представление о счастье?» – «Разум, простота, доброта, справедливость». – «Качества, которые вы более всего цените в мужчине?» – «Разум, простота, доброта, любовь к справедливости», – «...в женщине?», «...в наших друзьях?» – «Разум, простота, доброта, любовь к справедливости»... Остальные ответы звучат вариациями на ту же настойчиво проводимую тему: «Какие ошибки вы прощаете легче всего?» – «Те, которые вредят лишь тому, кто их совершает». - «Ваши любимые исторические персонажи, политические деятели?» – «Все те, кто трудится, или трудился, ради улучшения человеческого удела...» – «Высшая форма доблести?» – «Твердая решимость быть полезным».

Эта решимость одушевляет Адриана – любимого героя Маргерит Юрсенар. Книгу о нём писательница задумала ещё в юности: первый творческий импульс возник, когда она, 20-летней, побывала на развалинах знаменитой «виллы Адриана» и ощутила желание заставить древние камни говорить. Пристальное изучение эпохи открыло, сколь незауряден и значителен был этот римский император, повелевший во II веке н. э. выбить на монетах слова «Гуманность. Счастье. Свобода». Философ и поэт, поклонник красоты и ученый, просветитель и миротворец – словом, «универсальный человек», далекий предтеча Ренессанса, он объявил своей целью благо личности, возродил в Риме ещё живую тогда, но уже клонившуюся к закату эллинскую культуру, не дал угаснуть традиции и сохранил те ценности, которые, много веков спустя, были снова пробуждены к жизни итальянскими гуманистами... Возможно, молодую писательницу повергли в робость масштабы этой фигуры? Как бы то ни было, она отложила исполнение замысла, обратясь к персонажам, не требующим столь высокого уровня осмысления, - таким, как Алексис, молодой человек, проходящий школу воспитания чувств, или воинствующая анархистка Марсель, которая борется против действительности, когда другие не смеют («Монета мечты»).

К Адриану Юрсенар вернулась лишь после войны – по мотивам, как она сама говорила, политического характера. Это было время больших ожиданий: победа над фашизмом – режимом и идеологией – казалась окончательной, а мир, на сохранение которого направлены были усилия народов и государств, надежным и прочным. И в герое старых набросков писательница увидела вдруг образ не только почти идеальный, но притом идеально соответствующий устремлениям её эпохи. Властитель, положивший конец завоевательной политике империи, развивавший ремесла и науки, искусство и торговлю, – он мог быть предъявлен современности в качестве примера того, как надобно «трудиться, чтобы улучшить человеческий удел».

Этим, конечно, произведение Юрсенар не исчерпывается: в нём заключено множество смыслов, мыслей и тем. Пожалуй, наиболее существенная среди них – любимейшая мысль писательницы о богоравности человека. Император Адриан Август был, в отличие от предшественников, обожествлён ещё при жизни; но для автора его «мемуаров» важно, разумеется, не официальное признание, не культ, а концепция и чувство. Адриан считает и чувствует себя богоравным потому, что последовательно реализует идею homo sapiens: человека разумного, справедливого, великодушного, свободного и ответственного, занятого упорным, беспрерывным самосовершенствованием, выявляющим безграничные возможности личности – духовные, интеллектуальные, творческие. Иначе говоря, он сознательно «становится богом», и такая возможность, утверждает Юрсенар, открыта, потенциально, для каждого. Конечно, воплощение её стоит большого труда, длительных и непрестанных усилий; но тем не менее человек может, если захочет, стать «богом» – единственным богом, реально существующим на земле...

«Воспоминания Адриана» поражают. Не только уровнем мысли, не только нравственной силой автора: может быть, самое поразительное в романе – это несомненность явленного величия, подлинная и бесспорная богоравность героя. И ещё – широкое, как говорят музыканты, «бесконечное» дыхание, позволяющее голосу рассказчика литься плавно, свободно и мощно, словно бы без усилий набирая высоту...

Во втором послевоенном романе – «Философский камень» – ритм, напротив, нервный и неровный, дыхание сбито, голос то и дело срывается на крик или хрип. Различие отнюдь не случайное. «Заканчивая «Воспоминания Адриана», я воображала, что человеческое существо можно привести в порядок, – объясняла Маргерит Юрсенар. – 15 лет спустя, когда я писала «Философский камень», эта надежда меня уже оставила». Радужные послевоенные иллюзии исчезли, как утренний туман. Самая кровавая в истории бойня не стала тем уроком, который в конце концов научил бы людей уму-разуму, наоборот, миром овладело ещё большее безумие – ядерное, теперь уже реально угрожающее всей планете. В таких исторических и духовных условиях концепция богоравности человека утрачивала значение актуальной и открытой возможности, отодвигаясь в идеальную мечтательную даль; и чтобы она вовсе там не истаяла, писательнице надо было приложить немало стараний. Духовный эквивалент своей эпохе она нашла в позднем Ренессансе, когда гуманистическое мировоззрение переживало глубокий кризис: «венец творения» снова – в который уж раз – обернулся «квинтэссенцией праха».

Герой романа, философ, алхимик и врач Зенон, жизнь посвятил поискам знания – за что был объявлен еретиком и поставлен вне закона. Вынужденный скрываться, носить чужое имя, он всё время находится под угрозой разоблачения, тюрьмы, казни – но не это терзает его постоянной тревогой и болью. Куда страшнее, что едва ли не безрезультатным оказался сам поиск: многому научившись, многое узнав и ещё больше осмыслив, Зенон не обрел главного – философского камня истины.

Название романа «L’oeuvre au noir» буквально переводится как «Черное деяние» – что без специальных объяснений непонятно. Юрсенар имела в виду алхимический термин, обозначающий первую стадию Великого деяния, то есть извлечения философского камня: разложение, расщепление исходного вещества, возвращение его к первоначальному хаосу, из которого элементы и должны черпать субстанциональную силу, энергию для дальнейшей трансмутации. Эта стадия – самая трудная и опасная: предполагалось, что высвобожденный из праглубин хаос грозит невозвратной гибелью всему, что к нему прикасается, – и в первую очередь самому алхимику. Но без разрушения невозможен дальнейший путь: очистительный творческий огонь Черного деяния сжигает косную структуру материи, оставляя лишь то, что способно развиться, преобразоваться, подняться на новый уровень. А преобразуя вещество, алхимик в то же время пересоздает и себя: в метафизическом смысле поиск философского камня есть поиск идеальной сущности человека, которого Господь сотворил по образу своему и подобию. И первая стадия этого Великого деяния есть разрушение тесных оков, в которых заключен дух, оков страха, внутренней несвободы, косных догм, отживших представлений, эгоистических привязанностей и страстей – избавление от всего того, что мешает божественной сути проявиться. Избавление безусловно необходимое – и столь же безусловно опасное, ибо вместе с оковами духа рушатся в первобытный хаос и его опоры – представления о добре и зле, и единственным вожатым в поиске истины оказывается творческий импульс.

Только поняв этот метафизический смысл превратностей Черной стадии, мы можем понять и отчасти оправдать нравственную глухоту, даже жестокость молодого Зенона – врача, коему изучить болезнь важнее, нежели вылечить больного, изобретателя, интересующегося ткацким станком более, чем ткачами, из-за него лишившимися работы, и тайнами «греческого огня» – более, чем солдатами, которые от него погибнут...

Внимательный читатель, конечно, сразу узнает здесь оформленную старинными реалиями актуальнейшую проблему – ответственности учёного за то, как мир использует его открытия. Эту проблематику Юрсенар включает в роман как бесспорно существенную, но всё же побочную. Или, вернее сказать, частную: поскольку она входит составляющей частью в основную тему – преобразования человека, его самосотворения. Ведь только совершенный, богоравный человек и может разрешить все встающие перед человечеством задачи; и лишь когда Зенон осознает, что философским камнем алхимика является он сам, когда ему в полной мере открывается эта сокровенная, единственная и всеобъемлющая цель поиска – лишь тогда Великое деяние становится подлинно великим.

Однако возможно ли его осуществление: пресуществление человеческой природы? В «Воспоминаниях Адриана» ответом было четкое «да» – римлянин своей цели достиг. А в «Философском камне» ответ двоится: все то же «да», утвержденное в теории, спорит с реальной практикой Зенона, всей жизни которого достало лишь на первую, Черную стадию.

И всё равно человек должен, обязан продолжать попытки, культивируя себя, цивилизуя мир и расширяя, хоть ненамного, границы владений разума. Маргерит Юрсенар своих попыток не оставляла – занимаясь, помимо художественного творчества, и чистым просветительством. Она переводила античную лирику и негритянские спиричуэле, составляла поэтические антологии от древности до наших дней, издавала сборники, открывала читателю новые имена и незнакомые ценности, настойчиво строила мосты между временами и народами – словом, трудилась, преисполненная «твердой решимости быть полезной».

Е. Злобина, 1993

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я