В сборник вошли произведения Станислава Лема (1921—2006) цикла «Из воспоминаний Ийона Тихого», в том числе роман «Осмотр на месте». Ийон Тихий – «знаменитый звездопроходец, капитан дальнего галактического плавания, охотник за метеоритами и кометами, неутомимый исследователь и первооткрыватель восьмидесяти тысяч трех миров».
«В этом томе содержатся довольно сильно отличающиеся друг от друга произведения, которые писались на протяжении десятков лет. Некоторые из них уже публиковались в СССР по-русски; я дал согласие на новые переводы, полагая, что чего-либо такого, как «стопроцентно совершенный перевод», на свете не существует…
Особое место занимает в этом томе «Осмотр на месте». Хотя читателям этот роман может показаться своего рода политической аллюзией, которая сводится к противопоставлению «крайне попустительской демократии» «крайне тоталитарному обществу», я хочу подчеркнуть, что при написании «Осмотра» мною руководило отнюдь не намерение сочинять на эзоповом языке политические памфлеты или романы-аллюзии.
Тогда каково же было мое намерение? Я пробовал смоделировать – в материале, которым я располагаю в качестве писателя, – крайние противоположности двух видов общественного устройства: первый основан на принципе, согласно которому каждый гражданин «имеет все», то есть любое его желание может быть бесплатно удовлетворено, ПОСТОЛЬКУ ПОСКОЛЬКУ ОНО НЕ НАНОСИТ ВРЕДА НИКОМУ, В ТОМ ЧИСЛЕ ЕМУ САМОМУ; а второй – на принципе, что не благо граждан, но только идеология, сколь бы диковинной она ни была, может быть основой существования государства и диктовать его устройство.
По моему убеждению, ни «полная вседозволенность», ни «тоталитарная идеологизация», будучи экстремальными состояниями, не БЛАГОПРИЯТНЫ для людей. Каждое из изображенных в романе общественных устройств имеет свои изъяны, а вся разница между ними в том, что там, где господствует «избыточное удовлетворение капризов», несчастье выглядит ИНАЧЕ, нежели там, где «нельзя чти ничего». Ибо – таково мое мнение – человек непригоден ни к тому, чтобы жить в построенном им самим аду (ведь он же не дьявол), ни к тому, чтобы жить в раю (потому что он не ангел и не может им стать).
Но если бы я приступил к написанию «Осмотра на месте» с такой предпосылкой, его содержание не многого стоило бы, подобно тому, как не может быть подлинным эксперимент, результат которого заранее предрешен! Я не в состоянии доказать этого, но уверяю читателей, что, начиная писать роман, я действительно не знал, что, например, осуществление, благодаря успехам науки и медицины, даже такой необычайной мечты человечества, как мечта о физическом бессмертии, – что даже ЭТО может оказаться скорее поражением, катастрофой, чем триумфом, сулящим вековечное ликование. Просто в процессе писания оказалось, что ни «избыточное удовлетворение человеческих аппетитов», ни «обессмерчивание» не дают «счастья в чистом виде», но являются аберрацией. Аберрацией, радикально отличающейся от несчастий, которые несет с собою тоталитаризм, стремящийся уместить индивида в прокрустовом ложе заранее заданных форм общественных отношений; но как одна, так и другая крайность опасны, и ОБЕИХ следует избегать. Конечно, не очень-то хорошо объяснять людям, изголодавшимся по свободе, сколь вреден бывает ее избыток, и предостерегать от него: Но я считаю, что долг писателя – говорить универсальные истины, а не ублаготворять читателя рассказами о том, что неосуществимо на этой земле и в этой жизни».
Станислав Лем
Краков, июль 1989
